Иванов вячеслав иванович

Вячеслав Иванович Иванов. Биография

1866 — 1949

Страна: Россия

Родился 16 (28) февраля 1866 года в Москве.
Отец — землемер, мать из духовного рода.
Окончив в 1886 году два курса историко-филологического факультета Московского университета, Иванов уехал в Берлин. Там он продолжил образование под руководством знаменитого историка Моммзена, специалиста по древнему Риму. Там же, в Берлине, защитил диссертацию — об откупах в Древнем Риме. Но истинной страстью Иванова до конца жизни оставалась древняя Греция. Он любил ее язык, много путешествовал, собирая материалы об эллинском культе Диониса, давшем когда-то начало театру трагедии. В 1904 году в журнале «Новый путь» появилось известное исследование Иванова «Эллинская религия страдающего бога», а в 1905 году в «Вопросах жизни» — «Религия Диониса».
Как поэт выступил в 1903 году, когда ему уже исполнилось тридцать шесть лет. Книга лирики «Кормчие звезды», прошла, в общем, незамеченной, но следующая — «Прозрачность» (1904)- сразу ввела Иванова в круг поэтов-символистов. В своих стихах намеренно употреблял архаичный словарь, писал, по словам одного критика, «заржавленным» языком. Но делал это Иванов с величайшим искусством. Он строил свой поэтический мир, стараясь как можно точнее и гармоничнее выявить божественную сущность вещей, раскрыть тайны символов. Он был глубоко убежден, что в любом талантливом произведении искусства живет, прежде всего, скрытая музыка. «И это не потому только,- писал он,- что ему (произведению искусства) необходимо присущи ритм и внутреннее движение; но сама душа искусства музыкальна. Истинное содержание художественного изображения всегда шире его предмета. В этом смысле оно всегда символично; но то, что оно объемлет своим символом, остается для ума необъятным и несказанным для человеческого слова. Чтобы произведение искусства оказывало полное эстетическое действие, должна чувствоваться эта непостижность и неизмеримость его конечного смысла. Отсюда — устремление к неизреченному, составляющее душу и жизнь эстетического наслаждения, и эта воля, этот порыв — музыка» Лучше всего выявлению скрытой музыки, считал Иванов, соответствует театр мистерий, где все зрители сами становятся участниками действия, непосредственно приобщаясь к мифотворчеству. В созидании будущего надчеловеческого искусства, считал Иванов, будут участвовать все люди планеты.
«Читатель, приступающий к этому поэту,- писал Пяст,- чувствует себя как-то удивительно странно. Где то, что он привык видеть и слышать в литературе, как и в жизни? Где все окружающие его изо дня в день предметы? Он их привык встречать на каждом шагу, и, право, без присутствия их, хотя бы молчаливого, скрытого в заднем плане стихотворения,- в начале обойтись не может. Скажет Пушкин: «Я помню чудное мгновенье» — и во всем стихотворении не упомянет ни одной вещи из наличной, окружающей это мгновенье обстановки, но никому и в голову не придет спросить себя, где это происходило

Отнюдь не потому, чтобы это было для нас не важно, но потому что где-то между строчек эта обстановка вошла в это стихотворение. Ничего подобного не найдет он у Вячеслава Иванова

Стихи его «видны насквозь». В них самих нет заграждающего зрение заднего фона»
С внутренней «темностью» стихов Иванова связано множество анекдотов; вот один. Однажды Великий князь Константин (писавший стихи под прозрачным псевдонимом К. Р. ), обходя строй Петербургского кадетского корпуса, увидел среди кадетов приемного сына В. Иванова — Костю Шварлсалона.- «Поэт Вячеслав Иванов твой отчим?» — «Так точно, Ваше императорское высочество».- «Ты читал его стихи?» — «Так точно, Ваше императорское высочество».- «Ты понял их?» — «Так точно, Ваше императорское высочество».- «Значит, ты умнее меня,- покачал головой Великий князь.- Я ничего не понял».
«Вячеслава Иванова,- писал Маковский,- я знал с 1903 года, когда из Италии он приехал в Петербург и выпустил Кормчие звезды». Первая его жена Лидия Дмитриевна Зиновьева-Аннибал принимала вместе с ним весь передовой» Петербург в верхнем этаже дома на Таврической улице, в так называемой башне». Почт

Творчество

Файл:Viacheslav ivanov.jpg

Портрет работы К. А. Сомова. 1906. Третьяковская галерея.

Творческие идеалы Иванов ищёт в прошлом (Античность, Средневековье, в особенности Византия, к искусству которой редко обращались поэты); там он находит «подлинный» символизм, «органическую» культуру (которую он противопоставляет культуре буржуазной, получившей отражение в творчестве старших символистов). Как теоретик младшей ветви символистов, Иванов нередко выступает с критикой декадентства и импрессионизма, присутствующих в поэзии старших символистов. По Иванову, задача символистов — уход от «индивидуального», интимного в искусстве, создание народного, синтетического искусства, которое отступит от иллюзий, ознаменует объективные реальности. Поэт не должен стремиться к уединению, он обязан стать «голосом народа». Иванов отвергает «парнасский» принцип искусства для искусства и переходит к искусству религиозному, реалистическому (в противовес идеалистическому) символизму. В лирике метафору как основной поэтический приём должен заменить религиозный миф, который является высшей реальностью человеческого духа; в обеспечении этой замены и состоит, согласно Иванову, подлинная задача поэта-символиста.

Основные темы поэзии Иванова, его религиозного «мифа» — смерть и последующее возрождение, отчаяние и следующая за ним надежда; темы воскресения, прославления жертвенного страдания отличают творчество Иванова от творчества старших символистов, в котором важное место имела тема безысходности; в основе поэзии Иванова лежит жизнеутверждающее, оптимистическое начало. Иванов не разделяет пессимизм старших символистов и видит в будущем образование «слепительного», «всерадостного» Да

Декадентские темы одиночества, отчаяния отходят на второй план; их место в творчестве Иванова занимают темы торжества соборности, богоискания, богоявления, мистической любви, одолевающей смерть. В отличие от импрессионистской поэзии старших символистов, поэзия Иванова основана на гармонии, единстве, целостности. Иванов пытается найти собственно-символистские средства выражения. Так, лирика нередко становится эпизированной, драматизированной, иногда превращаясь в монолог или драматическую сцену. Отражение субъективной, индививидуальной точки зрения не характерно для поэзии Иванова. Чаще встречается изложение от третьего лица или от имени некоего коллектива («мы»); иногда мы видим обращение одного коллектва к другому (поэтам, верующим, пророкам, всему человечеству). Многие стихи Иванова сродни одам, дифирамбам и словно созданы для ритуальных действ, торжественной декламации; холодная поэзия Иванова богата анахронизмами, изысканными, отточенными фразами. Последние делятся на несколько сложноподчинённых частей и богаты неординарными инверсиями.

Поэзия Иванова статична, предметна, величава, не напевна, динамизм чужд её «богослужебной» застылости; в стихах почти отсутствуют глаголы (часто сказуемые выражаются существительными, подлежащими и др.). Из стихотворных размеров Иванов предпочитает ямб и хорей. Пейзажи Иванова обычно бездвижны, описывают неживую природу — груды камней, расплавы металлов, грани кристаллов («жемчужный час», «алмазный дождь», «блестящих отсветов недвижные столпы», «медная грудь моря» и т. п.)

Научные работы Иванова посвящены религиозному мифу («Эллинская религия страдающего бога», ; «Религия Диониса», ; докторская диссертация «Дионис и прадионисийство», написана в , опубликована в в Баку — вопросы эллинского культа Диониса и происхождения театра трагедии). Иванов читал в Париже () курс лекций, посвященный религиозному культу Диониса.

сочинения

Кормчие звезды (1903)
Эллинская религия страдающего Бога (1904)
Прозрачность (1904)
Религия Диониса. Ее происхождение и влияние (1905)
Вагнер и Дионисово действо (1905)
Предчувствия и предвестия (1906)
По звездам (1909)
De sociеtatibus vectigalium publicorum populi romani (1910)
Cor ardens (1911)
Нежная тайна (1912)
О Дионисе орфическом (1913)
Борозды и межи: Опыты эстетические и критические (1916)

Достоевский и роман-трагедия

Экскурс: основной миф в роман Бесы

Родное и вселенское (1917)

Легион и соборность

Лик и личины России

Младенчество, Поэма (1918)
Прометей, Трагедия (1919)
Дионис и прадионисийство (1921)

источники

Аверинцев Сергей. Христианские темы у Вячеслава Иванова // Христианос. — 1996. — вып. 5. — С. 161-165.
Белый Андрей. Между двух революций. — М.: Художественная литература, 1990.
Белый Андрей. Апокалипсис в русской поэзии // Символизм как миропонимание. — М.: Республика, 1994.
Белый Андрей. Почему я стал символистом и почему я не перестал им быть во всех фазах моего идейного и художественного развития // Символизм как миропонимание. — М.: Республика, 1994.
Белый Андрей. Символизм и современное русское искусство // Символизм как миропонимание. — М.: Республика, 1994.
Белый Андрей. Театр и современная драма // Символизм как миропонимание. — М.: Республика, 1994.
Михайловский Б. Иванов В. И. // Литературная энциклопедия: В 11 т. — М.: Ком. Акад., 1930. — Т. 4. — С. 404-409.
Роднянская И. Б. Вяч. И. Иванов. Свобода и трагическая жизнь. Исследование о Достоевском // Достоевский: Материалы и исследования. Вып. 4. — Л.: Наука, 1980. — С. 218–238.
Серков А. И. История русского масонства после Второй мировой войны. — СПб.: Издательство имени Н. И. Новикова, 1999.
Степанова Г. Идея «соборного театра» в поэтической философии Вячеслава Иванова. — М., 2005.
Bird Robert. The Russian Prospero. The creative universe of Viacheslav Ivanov. — Madison: University of Wisconsin Press, 2006. — P. 12.
Crone Anna Lisa. Eros and creativity in Russian religious renewal. The philosophers and the Freudians. — Leiden, Boston: Brill, 2010.
Grillaert Nel. What the God-seekers found in Nietzsche. The reception of Neitzche’s Übermensch by the philosophers of the Russian religious renaissance. — Amsterdam; New York, NY: Rodopi, 2008.

Сноски

I

Поэзия («Весенние ветви души…»)
Острова («Нас в гости плыть к богам зовет Заря…»)
Первые откровения («Не листья напели…»)
Гармония сфер («Сползая, медленно ль истают…»)
Утренние чары («Я пришла к тебе, боса…»)
Мемнон («В сердце, помнить и любить усталом…»)
[[Поэт, «В полог ночи письмена…»
[[Певец, «Явится, ведай…»
[[Певец у суфитов, «Мнят поэта чужеземцем, в чьей стране слова цветут…»
[[Туча, «Все может обручить…»
[[Голубятня, «Людская молва и житейская ложь…»
[[Поздний час, «Муза, ты почто, скажи мне…»
[[Песня музы, «Круг земель перекрещён…»
[[Дрема Орфея, «Я мелос медленно пою…»
[[Элевсинская весна, «Ночь! В твоей амброзийной волне…»
[[Певец в лабиринте
[[Лира и ось
- [[I, «Слепец, в тебя я верую…»
- [[II, «Есть Зевс над твердью — и в Эребе…»

Слайд 5В эти же годы почувствовал, что в нем «раскрылся и осознал

себя» поэт. С 1898 начал публиковать переводы (в частности, из Пиндара) и стихи в русских журналах «Cosmopolis» и «Вестник Европы», подготовил к изданию книгу поэзии Кормчие звезды (1902-1903). Первоначально Иванов предполагал включить в нее свои теоретические работы, но впоследствии решил ограничиться стихами. Название книги ассоциируется с Кормчей книгой — византийским религиозным сборником. Кормчие звезды, по Иванову, — это духовные ориентиры, по которым человек находит путь в хаосе бытия. Иванов считал: «Над смертью вечно торжествует, / В ком память вечная живет». В его стихах воплощались как личные переживания, так и исторические и мифические образы — Океаниды, Геспериды, Сафо, Орфей, Колизей, Титаны и т.п. Ориентирами поэта на равных становились язычество и христианство, Дионис (не столько языческий бог, сколько символ экстаза, бурного переживания жизни), Блаженный Августин и Богородица — покровительница «Земли Святорусской».

Переводы

Алкей и Сафо

Из Алкея

XIII. К Сафо («Святая Сафо!..»), 1914
XIV. Зима («Дождит Отец Зевс с неба ненастного…», 1914
XXXVIII. На Питтака («Зевс-отец! Лидийцы златых статеров…»), 1914
XLII. «Где в простор морской пурпуровой соли…», 1914

Из Сафо

XXIX. Брачный пир («Напиток в котле…»), 1914
XXX. «Я негу люблю…», 1914
. «Дева, в томных розах стыда и неги!..» (Подражание Сафо), 1914
CVII. К Подругам («Будет день — и к вам, молодые девы…»), 1914
CVIII. К Подругам («Мимолетна младость; но будет мило…»), 1914
CX. К Гонгиле («Где ты? Мы зовём,— покажись, Гонгила!…»), 1914
CXI. Конец Свадебной песни («Пели мы всю ночь про твою, счастливец…»), 1914

Из Новалиса

«Почиет луч загадочного знака…», 1909

Младенчество

пресса

Сотрудничал в издательстве «Оры», в журнале «Золотое руно», журнале «Труды и дни», в альманахе «Факелы», «Северные цветы», журналах «Весы», «Аполлон», «Новый путь», «Адская почта».

В 1934 по инициативе А. Пеллегрини в монографической серии журнала «Il Convegno» был издан номер, посвященный наследию Вячеслава Иванова. Среди его авторов – Габриель Марсель, Ф. Зелинский, Эрнст Роберт Курциус, Х. Штайнер, Ф. Степун, Н. Оттокар, Л. Ганчиков.

С конца 1930-х гг. был привлечен к проекту выпуска комментированного издания Писания на русском языке и также подготовил издания «Деяние св. Апостолов. Послания св. Апостолов. Откровение» (Рим, 1946 г.) и «Псалтирь на славянском и русском языках» (Рим, 1950 г.).

Слайд 3Занятия любимыми предметами Вяч.Иванов продолжил на историко-филологическом факультете Московского университета, куда

поступил в 1884. Его студенческая работа по древним языкам была отмечена университетской премией, он был одним из любимых учеников профессора-историка П.Виноградова. В 1886 Иванов оставил университет и вместе с женой Д.Дмитриевской отправился в Германию, где занимался римским правом, экономикой и историей в Берлинском университете, под руководством всемирно известного профессора Т.Моммзена, которому посвятил восторженные строки в своем поэтическом дневнике. Тогда же в нем пробудилась «потребность сознать Россию в ее идее», приведшая к вдумчивому изучению русской религиозной философии и одновременно — ницшеанства. По окончании университетского курса Иванов начал писать диссертацию по римской истории, совмещая работу над ней с путешествиями по Европе и работой в библиотеках Франции, Англии и Италии.

патологическая речь

Вячеслав Иванов — крупный мастер и теоретик патологической речи.

Для Вячеслава Иванова язык есть антиномическое совмещение божественного и человеческого. Он фантазирует по поводу «стихии славянского слова», которая якобы «самопроизвольно и любовно раскрывалась навстречу оплодотворяющему ее наитию, свободно поддавалась налагаемым на нее высшим и духовнейшим формам, отклоняя некоторые из них как себе чуждые и порождая взамен из себя самой требуемые соответствия, не утрачивая ни своей лексической чистоты, ни самородных особенностей своего изначального склада, но обретая в счастливом и благословенном браке с эллинским словом свое внутреннее свершение и полноту жизненных сил вместе с даром исторического духовного чадородия». Русский язык, как до него греческий, становится «вселенским и всечеловеческим», «с таким языком народ наш не мог не исполниться верою в ожидающее его религиозное вселенское дело».

придание смысла

Его революционно-архаизирующий проект реализуется через известный прием патологической речи: придание смысла, когда он утверждает, что Христианство «освятило» языческие таинства и в то же время язычество в идейном смысле одухотворило Христианство.

критика

В своем отзыве на сборник «Борозды и межи» Лев Шестов отмечает идеологическую природу речи Вячеслава Иванова: «Как марксисты, так и В. Иванов убеждены, что миросозерцание должно быть вполне исчерпывающим, то есть так построенным, чтоб давать возможность человеку получать определенные ответы на все вопросы»; «Вяч. Иванов утверждает, что он знает должное и знает будущее».

Наряду с идеологической выверенностью суждений В. Иванова выражены эти суждения на неопределенном языке: «В его планы совсем не входят ни простота, ни понятность. В этом отношении он, как и вся школа новейших русских писателей, вышедших из Достоевского, разрывает совершенно с традициями русской литературы. Он не хочет простоты и понятности. Достоевский, — как говорит В. Иванов, — „великий зачинатель и предопределитель нашей культурной сложности“. И В. Иванов хочет сложности и затейливой запутанности тонких, часто чуть видных невооруженному глазу узоров».

Это как раз составляет самую яркую особенность патологической речи, когда определенные и даже догматические приказы отдаются на непонятном языке:

соборность

Всечеловечность

Синтез всех искусств

воззрения

Вячеслав Иванов последовательно реализовывал свой революционно-архаизирующий проект, который носил довольно отчетливый антихристианский характер, поскольку в них смыкается понимание Христианства в языческом смысле, а язычества – в христианском.

Вячеслав Иванов описывает дионисические оргии, подчеркивая их якобы христианское содержание, а говоря о христианском культе, указывает на дионисические, то есть пседоницшеанские в случае Вячеслава Иванова, мотивы. Дионисийство Вячеслав Иванов настойчиво пропагандировал в качестве предтеч Христа и Христианства.

По верному изложению Андрея Белого, в программе нового общинного возрождения Вячеслава Иванова «1) утверждается за мифом религиозная сущность искусства; 2) утверждается происхождение мифа из символа; 3) прозревается в современной драме заря нового мифотворчества; 4) утверждается новый символический реализм; 5) утверждается новое народничество» .

Обратим внимание на «новый символический реализм», который лежит в основе атеистической мистификации Литургии. Действительно, от Вячеслава Иванова, о. Павла Флоренского и Одо Казеля через о

Александра Шмемана и до наших дней в «литургическом богословии» ритуалу, символическим действиям во время богослужения придается «реальное» значение, гораздо более «реальное» и прямо самоспасительное, нежели в Православии

Павла Флоренского и Одо Казеля через о. Александра Шмемана и до наших дней в «литургическом богословии» ритуалу, символическим действиям во время богослужения придается «реальное» значение, гораздо более «реальное» и прямо самоспасительное, нежели в Православии.

На квазилитургическом общественном фоне христианское богослужение теряет свою уникальность, и литургией становится искусство и сама обыденная жизнь.

Андрей Белый проницательно спрашивал Вячеслава Иванова: «Театр будто бы должен стать храмом. Но для чего должен стать храмом театр, когда параллельно с театром у нас есть и храмы? В храме совершается богослужение. Там совершаются Таинства. „Пусть и в театре совершаются Таинства“ – так говорят нам новейшие теоретики драмы. Но что понимать под Таинством? И что понимать под богослужением? Существовавшие и существующие религии дают нам на это положительный, а не фигуральный ответ. Считаемся мы или не считаемся с этим ответом, но смысл его мы понимаем» .

Далее Андрей Белый верно указывает, что в новом холистическом действе в центре находится не Таинство с его догматическим смыслом, а тайна как неясность, как мистическое ничто. И Андрей Белый, сам весьма хорошо осведомленный в теургии символистов, справедливо опасался, что такая пустота является мистическим анархизмом, то есть полной свободой по ту сторону добра и зла.

На фоне революционных событий революции 1905 года оформляются идеи Вячеслава Иванова о «соборном культе», «соборном искусстве», новой общинной жизни, «новом народничестве», теургии. Исходя из «религиозного реализма» (он же «новый символический реализм»), Вячеслав Иванов предпринимает попытку создать в своем кругу «общину будущего», построенную на дионисических оргиастических основах. Любопытным образом это символистское мифотворчество соединяет в себе «формы организации Любви» с всеобщим голосованием и социальной революцией. Как отмечал Андрей Белый, «указывая на дионисические основы общины будущего, Вяч. Иванов возводит общественность в религиозный принцип, указывая на трагический элемент общественных отношений» .

концепты

Сочинения

Портрет работы К. Сомова (1906)

Стихотворения, поэмы

Кормчие звёзды: Кн. лирики. — СПб.: Тип. А. С. Суворина, .
Прозрачность: 2-я кн. лирики. — М.: Скорпион, .
Тантал. Трагедия. — 1905
Эрос. — СПб.: Оры, .
Cor ardens. Ч. 1, 2. — М.: Скорпион, —.
Нежная тайна; Лепта. — СПб.: Оры, .
Младенчество. — Пг.: Алконост, .
Прометей: Трагедия. — Пг.: Алконост, .
Человек: Поэма. — Париж: Дом книги, .
Свет вечерний. — Оксфорд, . (Подготовлен к печати автором.)

Сборники критических статей

Борозды и межи. — М., .
Родное и вселенское. — М., .
Переписка из двух углов. Статьи, 1921 (с М. Гершензоном)
Dostojewski, Tragödie-Mythos-Mystik, Tübingen, 1932

Переводы

Алкей и Сафо. Собрание песен и лирических отрывков. — М.: Изд. М. и С. Сабашниковых, .
Петрарка Ф. Автобиография; Исповедь; Сонеты / Пер. М. Гершензона (проза) и Вяч. Иванова; вступ. очерк М. Гершензона. — М.: Изд. М. и С. Сабашниковых, .

Автобиография — см. в кн. «Русская литература XX в.», под редакцией С. А. Венгерова. — М., 1916.

Собрания сочинений

Собрание сочинений в 6 тт. Т. 1-4, Брюссель, Foyer oriental chretien,—.
Стихотворения и поэмы, Л.: Советский писатель, . — (Библ. поэта, малая серия)
Стихотворения. Поэмы. Трагедия. В 2-х тт., СПб.: Академ. проект, . — (Библ. поэта, больш. серия)

Сборники

Иванов В. И. Родное и вселенское М.: Республика, 1994. — («Мыслители XX века»).

Слайд 8Петербургское крыло символизма, духовным лидером которого был Иванов, проповедовало надындивидуальное, соборное

начало в культуре. В 1907 для выражения этих идей Иванов организовал издательство «Оры» — в противовес издательству московских символистов «Скорпион», в котором проповедовалась самоценность искусства. В том же году умерла от скарлатины Л.Зиновьева-Аннибал. Смерть жены стала тяжелым ударом для Иванова. Он чувствовал мистическую связь с умершей, записывал связанные с ней сны и видения, был уверен в том, что именно покойная супруга велела ему в 1910 жениться на ее дочери от первого брака В.Шварсалон. Памяти Зиновьевой-Аннибал посвящена поэтическая книга Cor ardens (Пламенеющее сердце, 1911-1912). Образ пламенеющего сердца поэта и его возлюбленной сосуществует на страницах книги с «Сердцем Солнца-Диониса», мистические гимны — с сонетами и канцонами, «чаша зол» Первой русской революции и трагедия Цусимы — с дионисийской жаждой бытия.

Слайд 6После выхода Кормчих звезд некоторые критики назвали Иванова «Тредиаковским наших дней»,

определяя его поэзию как архаическое явление. Вопреки этому расхожему мнению, В.Брюсов считал, что Иванов «настоящий художник, понимающий современные задачи стиха… истинно современный человек, причастный всем нашим исканиям, недоумениям, тревогам». Книга Кормчие звезды стала одним из наиболее выразительных явлений русского символизма. В кругу символистов (А.Блок, Брюсов, К.Бальмонт, Д.Мережковский, Ю.Балтрушайтис и др.) Иванов был признан лидером этого направления, ведущим теоретиком и практиком. В 1904 в московском издательстве «Скорпион» вышла его вторая книга стихов Прозрачность, вызвавшая восторженные рецензии Блока, Брюсова и др. символистов.

II

Каменный дуб («Хмурый молчальник, опять бормочу втихомолку стихами…»), 1925
Первенцы полей («Не теплынью ль веет, анемоны…»), 1914
Евксин («Ласточки вьют свой уют под окошком…»), 1917]
Светлячек («Душно в комнате; не спится…»), 1917
Зимняя буря («Гнет и ломит ноша снега…»), 1917
Дельфины («Ветер, пахнущий снегом и цветами…»), 1918
Полдень («В озёра сходят небеса…»), 1918
Зых («На Зыхе нет ни виноградной…»), 1920
Был в сердце поздний ропот («Металлом обложился…»), 1920
Яффа («Распрыгались у пироскафа…»), 1915
Фламинго («Плоской чашей, розовой по краю…»), 1915 ∞
Кот-ворожей («Два суженных зрачка, — два темных обелиска…»), 1927
Подражание японскому («Голых веток оснежен излом…»), 1935
Notturno («Ропот воли в сумраке полей…»), 1926
Земля («Повсюду гость, и чуженин…»), 1928
Серебряный бор, 1919
- ∞
- ∞
- ∞
Осень («Поля порожнего…»), 1915
Рубка леса («Пел „Свете тихий“, — длясь, — в парчах осенних день…»), 1913
Весы («Какой прозрачный блеск! Печаль и тишина…»), 1913
Ночные зовы («О том, как светят нивы…»), 1917

Художественные установки

Научные работы Иванова посвящены религиозному мифу («Эллинская религия страдающего бога», 1904; «Религия Диониса», 1905; докторская диссертация «Дионис и прадионисийство», написана в 1921, опубликована в 1923 в Баку — вопросы эллинского культа Диониса и происхождения театра трагедии). Иванов читал в Париже (1903) курс лекций, посвященный религиозному культу Диониса. На мировоззрение Иванова наибольшее влияние оказали Ницше, Владимир Соловьёв, славянофилы, немецкие романтики (Новалис, Гёльдерлин).

Творческие идеалы Иванов ищет в прошлом (Античность, Средневековье, в особенности Византия, к искусству которой редко обращались поэты); там он находит «подлинный» символизм, «органическую» культуру, которую он противопоставляет культуре буржуазной, получившей отражение в творчестве старших символистов. Как теоретик младшей ветви символистов, Иванов нередко выступает с критикой декадентства и импрессионизма, присутствующих в поэзии старших символистов. По Иванову, задача символистов — уход от «индивидуального», интимного в искусстве, создание народного, синтетического искусства, которое отступит от иллюзий, ознаменует объективные реальности. Поэт не должен стремиться к уединению, он обязан стать «голосом народа». Иванов отвергает «парнасский» принцип искусства для искусства и переходит к искусству религиозному, реалистическому (в противовес идеалистическому) символизму. В лирике метафору как основной поэтический приём должен заменить религиозный миф, который является высшей реальностью человеческого духа; в обеспечении этой замены и состоит, согласно Иванову, подлинная задача поэта-символиста.

В отличие от импрессионистской поэзии старших символистов, поэзия Иванова основана на гармонии, единстве, целостности. Иванов пытается найти собственно-символистские средства выражения. Так, лирика нередко становится эпизированной, драматизированной, иногда превращаясь в монолог или драматическую сцену. Отражение субъективной, индивидуальной точки зрения не характерно для поэзии Иванова. Чаще встречается изложение от третьего лица или от имени некоего коллектива («мы»); иногда мы видим обращение одного коллектива к другому (поэтам, верующим, пророкам, всему человечеству). Многие стихи Иванова сродни одам, дифирамбам и словно созданы для ритуальных действ, торжественной декламации; холодная поэзия Иванова богата анахронизмами, изысканными, отточенными фразами. Последние делятся на несколько сложноподчинённых частей и богаты неординарными инверсиями.

Поэзия Иванова статична, предметна, величава, не напевна, динамизм чужд её «богослужебной» застылости; в стихах почти отсутствуют глаголы (часто сказуемые выражаются существительными и др.). Из стихотворных размеров Иванов предпочитает ямб и хорей. Пейзажи Иванова обычно бездвижны, описывают неживую природу — груды камней, расплавы металлов, грани кристаллов («жемчужный час», «алмазный дождь», «блестящих отсветов недвижные столпы», «медная грудь моря» и т. п.).

Особенности творчества

Многие произведения Вяча Иванова имеют отсылки к далекому прошлому – Античности и Средневековью, а также Византии – Иванов был одним из немногих писателей, которые обращались к искусству этого государства при создании своих произведений. Именно в этих эпохах поэт нашел для себя то, что назвал «подлинным символизмом».

В стихах Вяча Иванова поднимаются высокие вечные темы, всегда волновавшие поэтов и их читателей: смерть и возрождение, отчаяние и надежда. Стихотворения не динамичны, а скорее производят впечатление чего-то статичного, величавого и тяжелого. Можно заметить, что поэт практически не использует глаголы, что и создает этот эффект неподвижности.

Природу описывали и воспевали многие писатели, но даже это Вяч Иванов делает по-своему. В своих произведениях он упоминает не деревья, не травы, не водоемы, а скорее неживую часть окружающего мира – груды раскиданных камней, сверкающие на солнце кристаллы и расплавленные металлы.

Несмотря на этот аспект, творчество Вяча Иванова в целом удивительно целостно и гармонично, а главными темами являются торжество и любовь, которая способна преодолеть смерть. Поэт часто использует греческие слова – это традиция древнего церковнославянского языка, что подчеркивает величественность и изысканность стихотворений.

Слайд 10О русской революции 1917 Иванов писал: «Революция протекает внерелигиозно. Целостное самоопределение

народное не может быть внерелигиозным. Итак, революция не выражает доныне целостного народного самоопределения». Эта мысль выражена и в стихах Песни смутного времени (1918). Сохраняя политическую лояльность, Иванов работал в театральном и литературном отделе Наркомпросса, вел занятия в секциях Пролеткульта, писал стихи (поэма Младенчество, 1918, трагедия Прометей, 1919, и др.), активно печатался в журнале петроградских символистов «Записки мечтателей». При этом неоднократно предпринимал попытки выехать за границу. В 1921 ему удалось уехать на Северный Кавказ, затем в Азербайджан, где он читал лекции на кафедре классической филологии Бакинского университета. В 1924 с помощью А.В.Луначарского получил разрешение на выезд за границу в командировку. По воспоминаниям дочери Лидии, по приезде в Италию Иванов сказал: «Я приехал в Рим, чтобы в нем жить и умереть». За границей Иванов не участвовал в общественно-политической жизни эмиграции, но возвращение в СССР считал для себя неприемлемым. В 1926 он перешел в католичество, в 1936 получил итальянское гражданство. С Римом связаны стихотворные циклы Римские сонеты (1924) и Римский дневник 1944 г. (опубл. в составленной незадолго до смерти книге Свет вечерний, вышедшей в 1962 в Оксфорде). В годы эмиграции Иванов читал лекции в итальянский учебных заведениях, занимался научной работой в библиотеке Ватикана, печатал статьи в немецких и французских католических журналах. Умер Иванов в Риме 16 июня 1949